Елена Грачева, координатор фонда AdVita, разговаривала с Лидией Коваленко и Ильей Иоффом о Шостаковиче перед концертом 4 октября в Петри-Кирхе.

ЕГ: Альтовая соната Шостаковича – одно из самых знаменитых его произведений: все знают, что это его последнее сочинение, законченное за пять дней до смерти. Сокуров называет фильм о Шостаковиче «Альтовая соната», воспринимая ее как завещание, реквием. К сожалению, эта биографическая легенда заслоняет, как это часто бывает, саму музыку. А музыка невероятная, более того, она написана для солирующего альта, не избалованного композиторами – Шостакович писал эту сонату для своего близкого друга, альтиста Федора Дружинина. Как вы решились на исполнение этой сонаты? Как появилась мысль сделать переложение фортепианной партии для струнных? Как вообще случилось, что Лидия, признанный скрипач, лауреат многих конкурсов, записавшая несколько выдающихся альбомов на скрипке, начала сольную карьеру на альте – инструменте, который большинство слушателей знают только по многочисленным анекдотам про альтистов?

ЛК: Альт для меня – персонаж вроде Гуинплена: человек, который носит жестоко навязанную ему маску, и носит ее совершенно незаслуженно. Нам еще в музыкальной школе внушили, что альтисты – это какие-то неправильные, несостоявшиеся скрипачи, анекдотические персонажи. Но когда я после двадцати пяти лет игры на скрипке взяла в руки альт, я захотела попробовать другое звучание, пережить другую эмоцию, сыграть другую музыку, недоступную скрипке, – и мои надежды оправдались на пятьсот процентов! Я даже не предполагала, насколько альт окажется моим инструментом, близким и интересным. Со своей любимой скрипкой я с детства прошла мучительный путь, мои отношения с ней искажены жесткой системой воспитания, которая нужна, чтобы вырастить хорошего скрипача. Но с альтом у меня нет такого прошлого, с ним я совершенно свободна!

Есть еще одна важная вещь. Скрипка по характеру – большой эгоист: она прима, для нее это главное, с ней невозможны компромиссы, она не готова ни к какому искреннему партнерству, она подвержена неврозам, если так можно сказать. Альт с этой точки зрения – идеальный человек, гармоничный и открытый для любых отношений, душа компании, и редкая душа! Он может быть и нижним голосом, и верхним, он всегда готов с кем-то разделить мысли и эмоции, готов полюбить и поддержать каждого. Те десять лет, что я играю на альте, дали мне столько положительных эмоций! Альт совершенно незаменим в любом камерном ансамбле, а в хорошей музыке его виртуозность ничуть не меньше, чем у признанных маэстро – скрипки и виолончели.

ИИ: Когда мы с Лидией стали много играть программы для альта и скрипки и появилась возможность совершенно иначе взглянуть в партитуры – знаете, как из-подо льда посмотреть на солнце, – выяснилась одна очень интересная вещь: Моцарт, Шуман и Брамс в камерной музыке поручают самые важные высказывания именно альту. Послушайте внимательно «Дивертисмент» Моцарта для струнного трио или его же второй фортепианный квартет, фортепианные квартеты Шумана и Брамса – самые важные, самые пронзительные мысли отданы альту.

ЛК: Это происходит, когда уже не по разу свое слово сказали скрипка и виолончель, когда наступает драматургический слом, время последнего и, следовательно, самого запоминающегося высказывания, – эти слова говорит альт. И человеческим голосом… Как будто уже высказались Господь Бог и Сатана и наступило время для слова человека. После фантастических красот скрипача, после запредельной экспрессии виолончелиста… Альт умеет рассказать историю и поставить точку.

Если говорить об Альтовой сонате, то мне в определенный момент помогла ассоциация с «Гамлетом» – в первую очередь, конечно, козинцевским «Гамлетом». Первая часть – это история Офелии, которая начинается с некоего нормального состояния, нулевой точки отсчета, когда человек еще не догадывается, что его ждет. Потом начинается постепенное изменение сознания, и, когда она сходит с ума, а именно это и происходит по ходу действия ,вдруг возникают темы из прошлого, почти сон, который ей мерещится. Вторая часть – это Гамлет — в определенный момент своей истории. Она саркастическая, с очень острой драматургией – если, конечно, не делать из нее «изящный менуэт», как иногда это происходит в некоторых исполнениях. А третья – это история Горацио, который пытается рассказать обо всем, что произошло, и проходит при этом все состояния человека, которому очень тяжело говорить. Иногда он вообще не может произнести ни слова, потому что его душат рыдания, где-то он просто нечеловеческим криком кричит, в какой-то момент берет себя в руки и начинает излагать вполне связно. И финал пьесы приводит к тому, что вся эта история прошла. Прошла, ушла, остались только стены. Сцена. Эти ассоциации очень помогли мне с точки зрения построения драматургии.

ИИ: Оркестровку, издание которой будет официально представлено публике 30 сентября издательством «Композитор (Санкт-Петербург)», я сделал для состава Третьего Бранденбургского концерта Баха. Этот Бранденбургский концерт написан Бахом только для струнных, и его состав очень гармоничен, просто идеален: три скрипки, три альта, три виолончели и бас. По эмоции Третий Бранденбургский – это дистиллированное счастье, воплощенные гармония и радость. И оказалось, что именно этот состав способен выразить невероятную, душераздирающую человеческую трагедию Альтовой сонаты.

ЛК: У нас был музыкант, который вышел после первой же репетиции из этого сочинения, совершенно честно сказав, что он не сможет это играть из-за эмоционального перегруза.

ИИ: Версия для струнного оркестра появилась не на пустом месте. Шостакович в последние годы жизни много себя цитирует, и Альтовая соната – одна из лидеров этой авторефлексии. Цитируется 14-ая симфония, опера «Игроки», ее струнные фактуры. И если внимательно посмотреть на партию фортепиано для Альтовой сонаты, создается впечатление, что Шостакович делал клавир с какой-то своей же, но оркестровой партитуры. К примеру, когда он пишет фортепиано квинту в басу, совершенно очевидно, что она принадлежит виолончелям; много тех самых открытых пустых струн, что в Четырнадцатой; и знаменитые его коленьо [col legno – струнный прием, постукивание по струнам деревянной тростью смычка] тоже из Четырнадцатой. Поэтому я воспринимал свою задачу как попытку возвращения фортепианной партии в исходный оркестровый вид, такая не столько интерпретаторская, сколько издательская работа — так Чайковский для изданий Юргенсона ноты готовил. Единственная «отсебятина», которую я себе позволил, для пущего сходства с Четырнадцатой симфонией, – это несколько раз во второй части ударит деревянная коробочка, которая звучит как цокот копыт – помните, в Четырнадцатой Лорелею рыцари на обрыв ведут? К слову, Максиму Шостаковичу очень понравилась наша версия, и «отсебятину» он тоже с удовольствием одобрил.

ЕГ: Эта соната по эмоции – одна из самых сложных в творчестве Шостаковича. Как вы думаете, что Шостакович имел в виду, когда говорил Дружинину, что Альтовая соната – это «светлая музыка, светлая»?

ИИ: Для нас было важно, чтобы биографическая легенда не заслоняла саму музыку. Альтовая соната – не реквием и не завещание, это история не про смерть! Ну вот как трагедия Гамлета – сплошные убийства, но ведь она не про смерть, в ней соединены сильнейшие эмоции по самым разным поводам, от сумасшедшего веселья до крайнего отчаяния; самые разные мысли – от убеждения в ничтожности человека до утверждения его величия. Шостаковича всю его жизнь прорабатывали за «ненародную» с точки зрения советской власти, сложность драматургии, излишний трагизм. Есть интервью, в котором его спросили, почему его музыка грустная. А он ответил словами Шуберта: разве бывает музыка веселая? Когда Шостакович впервые сыграл Альтовую сонату своему другу, для которого он ее написал, альтисту Федору Дружинину, Дружинин ахнул: «Дмитрий Дмитриевич, так это, оказывается, в до мажоре!?» А Шостакович ему ответил: «Феденька, если бы Вы только знали, чего мне стоил этот до мажор…» Это такой до мажор, когда просто ничего другого не остается.

ЛК: И именно альту Шостакович доверяет все это рассказать. Человеческим голосом человеческую историю! Нам казалось неправильным, что эта невероятная музыка сейчас так редко звучит. И мы счастливы, что, после долгих лет работы, можем ее играть и вместе со слушателями переживать снова и снова – в юбилейный год Шостаковича и далее всегда.

Сентябрь 2016